Ich bin Ich
Кружась все шире в ветренной спирали,
Сапсан услышит властный зов едва ли.
Все рушится; не держит середина,
Анархия — в миру; и, как лавина,
Безудержен прилив кровавотемный,
И чистота повсюду захлебнулась.
В безверии всё лучшее, и в страстном
Всё худшее трепещет напряженье.
Конечно, откровенье недалёко;
Пришествие Второе — недалёко.
Пришествие! Едва лишь это слово
Произнеслось, как необъятный образ,
Рожденный Людским Духом, взор встревожил:
В пустыне — львинотелая фигура,
С обличьем человеческим, со взглядом
Пустым, безжалостным, как солнце, водит
Медлительными бедрами; вокруг
Неё мелькают тени злобных птиц.
И снова тьма. Но мне теперь известно,
Что двадцать в дрёме каменной столетий
Превращены в кошмар у колыбели;
И что за страшный зверь, чей час уж пробил,
Влачится к Вифлеему быть рожденным?
Сапсан услышит властный зов едва ли.
Все рушится; не держит середина,
Анархия — в миру; и, как лавина,
Безудержен прилив кровавотемный,
И чистота повсюду захлебнулась.
В безверии всё лучшее, и в страстном
Всё худшее трепещет напряженье.
Конечно, откровенье недалёко;
Пришествие Второе — недалёко.
Пришествие! Едва лишь это слово
Произнеслось, как необъятный образ,
Рожденный Людским Духом, взор встревожил:
В пустыне — львинотелая фигура,
С обличьем человеческим, со взглядом
Пустым, безжалостным, как солнце, водит
Медлительными бедрами; вокруг
Неё мелькают тени злобных птиц.
И снова тьма. Но мне теперь известно,
Что двадцать в дрёме каменной столетий
Превращены в кошмар у колыбели;
И что за страшный зверь, чей час уж пробил,
Влачится к Вифлеему быть рожденным?
